В ответ на сообщение с форума: "В ваших статьях, книгах действительно очень много интересного. Но вы не приводите ни одного документа, подтверждающего ваши научные подвиги. Мы что, должны вам просто поверить и всё?"

Об эффективности документальных подтверждений результатов научных разработок

Гликман А.Г.
НТФ "ГЕОФИЗПРОГНОЗ"
10 октября 2014, Санкт-Петербург

Начиная с года 78-79-го ректор ЛГИ, Проскуряков Н.М. имел острое желание избавить институт от моей персоны. О причине говорить не буду. Вряд ли сейчас, в несоветское время, это покажется правдоподобным. Но после первой неудачной попытки он впал в вялотекущую истерику, наблюдавшуюся всем институтом, которая обострялась при каждом упоминании обо мне. Эти попытки выставить меня из ЛГИ продолжались до 1993-го года, когда всю мою научно-исследовательскую группу просто уволили по сокращению штатов.

Где-то в середине 80-х годов у нас с ректором ЛГИ состоялся очередной раунд. Он инициировал совещание с участием крупнейших ученых с целью прекратить раз и навсегда всяческую мою жизнь в науке вообще, и в ЛГИ в частности.

Совещание проходило в каком-то большом помещении в ИПКОНе (Институте Проблем Комплексного Освоения Недр) АН СССР. Или в конференц-зале, или в кабинете директора. Прошло с тех пор уже лет 30, и за подробности я не ручаюсь.

Присутствовало, думаю, человек 25. Естественно, ректор ЛГИ, директор ИПКОНа Бронников, до сих пор функционирующий известный ученый в области горных наук Салганик Р.Л., Анцыферовы (муж и жена, доктора наук, геофизики), зав. кафедрой физики МФТУ им. Баумана Ловецкий, геофизик Силаева (жена когдатошнего премьера России), Шкуратник В.Л., профессор МГИ (Московского Горного института). Я или не знал остальных, или забыл.

Я должен был сделать доклад о своих притязаниях на якобы научные результаты, а высокая аудитория должна была принять соответствующее коллегиальное решение. Особых научных результатов у меня еще не было, но я противостоял ректору в его попытках не допустить использования шахтными геологами сделанной нами аппаратуры для прогнозирования обрушения кровли в угольных шахтах. Он настаивал на ненаучности нашей разработки, а я имел наглость с этим не соглашаться. Ему очень мешала позиция шахтных геологов, которые считали эту аппаратуру нужной и полезной.

Я к этому времени уже имел большой опыт всяческих таких судилищ, и доклад мой сводился к тому, что я демонстрировал изображенные на ватманских листах лабораторные установки и результаты измерений, полученные с их помощью. После каждого фрагмента рассказа я просил присутствующих проверить меня, для чего предлагал им в пользование эти установки или посетить мою лабораторию для этого.

В конце своего доклада я предложил высказать свое мнение находящемуся там Ловецкому. Ловецкий незадолго до этого был в моей лаборатории, провел там некоторое время и оценил то, что он там увидел, столь высоко, что мне даже повторять это было бы неудобно, и он тогда САМ предложил свое участие в этом форуме. И вдруг Ловецкий, совершенно неожиданно для меня, заявил, что он там не был, и я не имею оснований на него ссылаться. Непонятно, зачем пришел? Видимо, его припугнули.

Присутствующие сразу и наотрез отказались проверять мои лабораторные результаты. На вопрос, имеются ли практические результаты этих исследований, я предъявил документальное свидетельство, подписанное директором шахты Распадская, и с печатью этой шахты о том, что шахта отказалась от бурения восстающими скважинами из подземных выработок, которое они делали для прогнозирования обрушения пород кровли, потому что вместо этого они применяют разработанную нами геофизическую аппаратуру.

Поясню. За всю историю не было случая, чтобы бурению предпочли геофизику. При этом надо учесть, что шахта Распадская была тогда самой большой в СССР, и директор ее имел статус, примерно равный зам. Министра Угольной Промышленности.

Тем не менее, реакция присутствующих была очень веселая, и Силаева высказала общее мнение, сказав, что все знают цену подобных документов. Я сказал, что видимо, таков опыт присутствующих. После этого, неожиданно для меня, присутствующие стали принимать валидол или что у них там было.

Тогда я попросил Салганика подтвердить мнение руководства шахты, поскольку его ему излагали там в моем присутствии. Он отказался.

Вот вкратце и всё. Эта история не закончилась ничем. Но я принял решение никогда не демонстрировать никакие документальные свидетельства. А если кому-то интересны доказательства, я в своих статьях и книгах настолько подробно описывают все эксперименты, что повторить их может кто угодно. А также время от времени делаю демонстрационные измерения. Но, правда, и это не является достаточно убедительным. Так, для отдела науки петербургского отделения МЧС мы делали демонстрационные исследования на месте разрушения средней школы в Высоцке Выборгского района. Нам удалось показать причины разрушения, и было видно невооруженным глазом, что если бы МЧС использовало наши наработки, то подобных аварий можно было бы избежать. Но нам было сказано, что поскольку бюджет МЧС зависит не от количества прогнозов, а от количества завалов, то их это всё не интересует. В дальнейшем, я эту фразу слышал от сотрудников этого ведомства, вплоть до самых-самых, после чего тема использования наших возможностей для прогнозирования техногенных катастроф сама собой умерла.

На самом деле, существуют организации, которые используют наши наработки при инженерных изысканиях при строительстве весьма ответственных сооружений. Но в своих отчетах они это не указывают. И я их понимаю. Обнаружив свое сотрудничество с нами, они рисковали бы очень серьезно. Ну что же делать, если в нашей несчастной стране развитие науки считается крайне нежелательным. Если уж главным требованием к диссертациям является отсутствие там чего-либо нового...

В дальнейшем, мне довелось узнать, в чем заключался опыт присутствовавших там людей, и я понял, что они были правы, не доверяя моему документу.