Ответ на подброшенное письмо

Адам Григорьевич Гликман,
НТФ "ГЕОФИЗПРОГНОЗ"
6 января 2018, Санкт-Петербург

Пожалуй, что встретился я со своей судьбой еще в 3-м классе. Парень, с которым я сидел на одной парте, принес в школу брошюрку типа руководства, как самому сделать понижающий трансформатор. Я ее прочел, посмотрел на картинки, и больше я этого парня не видел. У нас большинство ребят были из военных семей, и появлялись и исчезали внезапно, в соответствии с переводом их военных отцов к другому месту службы.

В одном из соседних дворов я нашел огромный деревянный такой как бы короб, в котором лежали обрезки жести. Я набрал их целую кучу и отнес домой. Дома я с помощью больших портновских ножниц нарезал из них одинаковые удлиненные прямоугольники, сложил их вместе и туго забинтовал получившийся пакет бинтом. Потом нашел в домашнем хламе катушку с проводом в эмалевой изоляции, и намотал на забинтованный пакет виток к витку в несколько слоев, и получившуюся катушку тоже забинтовал. Количество витков этой первичной обмотки было написано в той брошюре. Вторичную обмотку я намотал поверх бинта, и тоже забинтовал.

Это всё я делал один. Не сомневаюсь, что если бы бабушка или мама увидели, что я делал, то у меня бы всё отобрали. Потому что при всей своей малой грамотности в электрических делах, что такое короткое замыкание - они знали.

Я же подключил первичную обмотку к сети (у нас тогда было 127 вольт), а ко вторичной обмотке подключил лампочку от карманного фонаря, на 3,5 вольт. И лампочка загорелась!!! Боже мой! Это было такое счастье! Я каждый день бежал из школы домой, чтобы проверить, действительно ли она загорится? Это было первое настоящее счастье в моей жизни. Я приводил своих товарищей из 3-го класса, показывал им это чудо. Но чуда они не видели. Подумаешь, лампочка горит... Счастье было только у меня. Как я сейчас понимаю, потому что я сам это сделал!

Там, правда, случились издержки производства... Мне подумалось, что если на вторичную обмотку подать 4,5 вольт от батарейки, то должна загореться лампочка, которой для этого нужно было 127 вольт. Это могло дать большую экономию. Но лампочка почему-то не горела. Семья у нас была чисто женская, как и вся наша квартира. На все 30 человек было всего два мужика - я да дядя Володя. Остальные мужики остались на войне.

Дядя Володя был нашим квартуполномоченным. И по уровню развития, видимо, не очень от меня отличался. Он согласился со мной, что лампочка должна была бы загореться. И предположил, что видимо, где-то обрыв. А тестера у нас не было. Вот он и решил попробовать на язык. Но когда он приложил проводочки к языку, я почиркал проводками вторичной обмотки по батарейке... Как он летел кубарем и кувыркаясь, я до сих пор когда вспоминаю, не могу удержаться от смеха. Он жутко на меня обиделся, и несколько дней не здоровался, несмотря на все мои извинения.

А потом мама подарила мне электроконструктор, и мы с дядей Володей собирали электродвигатель и электрозвонок, и телеграф, и электромагнит, и каждый раз это было такое же счастье, как я испытал с трансформатором. Но уже на двоих, с дядей Володей. Это продолжалось до 5-го класса, когда у нас начались уроки по природоведению. Учительница приносила на уроки приборы, которые используют на уроках по физике, но общаться с ними она не умела. А я умел, имея опыт электроконструктора, и она меня использовала как лаборанта. И первый раз я чувствовал уважение со стороны моих одноклассников. Это чувство очень важное для становления человека.

После 7-го класса я поступил в радиотехнический техникум. На специальность «радиолокация». Но когда нужно было идти на 2-й курс, я заболел. Пролежал в больнице (кардиология) 2 месяца, и потерял год. Набор на радиолокацию был не каждый год, и пришлось мне идти на специальность «гидроакустика». Сейчас я думаю, что это дело Его Величества Случая. Потому что гидроакустика - это особая область знания. Но об этом позже.

В техникуме было невероятно интересно. Мне кажется, интереснее всех других специальностей. Ну, может быть, это только мне так кажется.

После техникума я взял распределение на Север. Это было необязательно, можно было и в Питере остаться. Но Нач. 1-го отдела Шувалова Елена Ивановна, всю жизнь буду ее вспоминать с благодарностью, предложила мне идти работать в организацию на Сердобольской. Но там был начальник отдела кадров, который, если к нему приходил еврей, сразу предлагал дать справочку, что у них нет мест. Я хотел работать по специальности, мне было интересно, на что мне Шувалова сказала, что вообще непонятно, как я попал в этот техникум, а если меня что-нибудь не устраивает, то есть место в Североморске, после чего засмеялась и добавила, что там без предоставления жилья. Ну я и взял направление в Североморск.

Там мне дали место в общежитии, а что еще нужно 19-летнему джентльмену для полного счастья... Работал я в радиомастерской Северного флота. Так оно называлось. Там было человек 10 гражданских и человек 100 моряков. Когда меня привели в гидроакустический цех, там стояли несколько человек и разговаривали между собой, и увидев меня, очень обрадовались. Хором они сказали: «Ой как хорошо, маленький!» Тогда подводные лодки были в основном дизельные. Там было очень тесно, и нормальные мужики влезали, конечно, куда надо, но с большим трудом. Так что эти объекты сразу упали на меня.

Меня поразил первый же понедельник. Понедельник - день политинформаций, и работать невозможно. Моряки расходятся по помещениям и воспитываются в советском духе в соответствии со способностями офицеров и сверхсрочников. А гражданские - в основном курят и обсуждают в курилках подвиги в выходной день. И только гидроакустики обсуждают головоломки, возникшие в ходе ремонта. Зачастую бывало так, что в результате этих обсуждений мужики ехали вместе выяснять отношения с этими головоломками. И если задача была решена, то на следующий день шло обсуждение этого решения.

Климат в нашем цеху задавался двумя людьми - Шерлоком Холмсом от гидроакустики мичманом Орловым Львом Михайловичем и начальником цеха капитаном Котельниковым Николаем Федоровичем. Оба - с шуточами-прибауточками, с постоянными розыгрышами. Николай Федорович мастерски управлялся со своей оравой. Когда в цеху гражданские, мичмана и моряки-срочники - это такая адская смесь, что только талант Котельникова мог разрулить всё, что бывало.

Лев Михайлович - гений ремонта. Несколько раз я ездил на ремонт вместе с ним. Это для меня была такая школа логического мышления... Я постоянно задавал ему вопрос: «ну как вы догадались, что причина именно в этом?» Он терпеливо растолковывал мне, а потом, когда видел, что я удивлялся, что я сам до этого не додумался, добавлял: «головка...» с такой интонацией, что я готов был провалиться на этом месте.

Как-то я вписался в эту компанию, и мне это было очень здорово.

Видимо, уроки Льва Михайловича пошли мне впрок, но довольно быстро стали меня посылать самостоятельно на самые сложные объекты. И как я находил там неисправности - понятия не имею. Возвращался в цех, рассказывал, как что было, и только одно слово было - «везучий».

Я хотел бы напомнить, что гидроакустика - это глаза и уши подводной лодки. И если гидроакустическая станция не в строю, то выход корабля отменяется. У меня такого, слава Богу, не было ни разу. Но эмоций было выше крыши. Было так, что по несколько суток не сходил с корабля - не мог найти неисправность. А возвращался к месту работы, рассказывал, и опять - «везучий». Знали бы они цену этому везению. Хотя уже тогда у меня была уверенность в том, что мой ангел-хранитель меня не оставит...

И действительно, были случаи, когда другим было не объяснить что и как у меня было.

Так, по мировой статистике тех лет каждый год уносил одну жизнь подводного корабля. Это происходило потому, что при всплытии приповерхностная водная толща вдруг по неизвестной причине теряет свою звукопрозрачность, и гидроакустическая аппаратура вдруг не видит из-под воды надводные корабли. В результате, при всплытии может произойти столкновение подводного корабля с надводным...

Мне крупно повезло, и на ходовых испытаниях после ремонта корабля при всплытии мы чудом не впилились в СКР вот по этой самой причине. Разошлись в каких-то метрах. Сторожевой корабль, созданный для высоких широт, имеет такой форштевень, что от нашей лодки мало что осталось бы. То, что на нашем мониторе надводного корабля не было - гарантирую. Сам видел.

После всплытия командир влетел в рубку гидроакустика как разъяренный лев. Но только и сказал: «ребята, аккуратнее надо». Я у моряков спросил, почему он нас не порвал. Вот тогда они мне и рассказали, что иногда такое случается, и тут ничего не сделаешь.

30 лет это сидело в моей душе как заноза. А когда я изучал звукопроводность породных слоев-резонаторов, то понял, что в воде тоже могут появляться такие же точно (по акустическим характеристикам) водяные слои-резонаторы, вдоль которых звук идет без малейшего затухания на любые расстояния, а поперек не проходит вообще. А главное, понял, как наличие такого слоя над подводным кораблём обнаружить прямо из подводного корабля.

Я помчался к самым главным военно-морским ученым в академию им. Кузнецова, чтобы сказать им, что я знаю, как сделать так, чтобы никогда ни одна лодка не погибла по этой причине. Но оказалось, что это им не нужно, потому что все свои диссертации они уже защитили, а физика, которая лежит в основе обнаруженного мной эффекта противоречит содержанию их диссертаций...

А после этого был Курск, который погиб по этой причине. Он при всплытии ударил корабль обеспечения... Эх, люди, люди...

На Севере мы были готовы были остаться навсегда. Работа была настолько интересной... и жена у меня такая же. Мы окончили один и тот же техникум. Но сын, который родился в 1967 году, начал болеть, и врачи сказали, что нужно увозить его с Севера. О работе в Питере я не беспокоился. Там находятся чуть ли не все заводы-изготовители, и я на Севере с их представителями познакомился. Мне говорили все, что с работой у меня проблемы не будет.

Но в 67-м году в Мире, кроме рождения нашего сына было еще некоторое событие. Я имею в виду 6-дневную войну, в которой Израиль дал прикурить и арабам и нашим. Нужно было найти виноватых. И они нашлись. Это советские евреи. В 68-м я не мог устроиться вообще никуда. Я имел высшую квалификацию и как слесарь, и как станочник. О гидроакустической аппаратуре я уже не говорю.

Через несколько месяцев безработицы я озверел и пошел бить морду партийным людям в Дзержинском райкоме Петербурга, где жил. Я пришел к первому секретарю, и стал объяснять ему, что они достойные преемники фашистов. Он сказал, чтобы я посидел и подождал 5 минут, пока он освободится, и чтобы пока что почитал книгу. Там на журнальном столике лежала огромная рукописная книга. Там была информация о предприятиях Дзержинского района и об управленческих кадрах этих предприятий. На каждом из предприятий высшее руководство состояло из евреев... Через 5 минут он спросил меня, понимаю ли я что меня можно привлечь по клевете...

Позже я узнал, что был секретный циркуляр - работающих евреев не трогать, а новых не брать. Так что меня по знакомству с трудом трудоустроили учебным лаборантом в ЛГИ, на 75р в месяц...

Но вы просили меня о другом.

Как-то так получалось, что если кто-нибудь пытался сделать мне особенно больно, то это шло в конечном итоге мне на пользу, а неприятность шла в сторону замышляющих. Это заметили мои коллеги из ЛГИ.

Очень интересный случай произошел году в 90-м. Мне довелось пообщаться с астрологами. Я, естественно, с юмором относился к их ремеслу, и предложил им составить прогноз для меня на один месяц. Они это сделали, и совпадение получилось потрясающее. А в конце они сказали, что мне на роду написано заниматься всю жизнь тем, чем до этого никто не занимался. Не знаю, как они получили эту информацию, но это действительно так и оказалось.

На Северном флоте бывало, что на корабль ставили оборудование, еще не взятое на вооружение. Но оно ведь тоже могло выходить из строя. Но на него не было даже схемы. Мужики отказывались ремонтировать такие станции. И как-то у меня каждый раз получалось...

Набирая опыт определения строения пород кровли (уже в ЛГИ), мы (я был с коллегой) день за днем двигались от одной подземной выработки к другой. Измерения делались в Донбассе, в объединении «Торезуголь», на шахте 3-бис. Шахта огромная и очень старая. Работает с 1917 года. И вдруг, утром, когда мы должны садиться в автобус до шахты, мой коллега говорит, что ехать он не может. Назвал хроническое заболевание, при обострении которого он должен несколько дней лежать.

Ну, я поехал один. Пришел к главному инженеру шахты и прошу его дать мне человека на день, потому что одному работать нельзя. Он мне пошел навстречу и дал... геолога, а вернее, геологиню. Она временно замещала главного геолога. Маленькая, худенькая, пенсионного возраста, в чем душа держится. Значит, всё оборудование тащить мне одному. Ну, мы и пошли. А она мне и говорит, что пойдем мы не туда, куда мне надо, а туда, куда ей надо. Пришлось пройти километров несколько под землей.

В одной из выработок должна была произойти первичная осадка непосредственной кровли. А непосредственная кровля там - пятиметровый слой очень прочного песчаника. Этот слой лежит на угле, и по мере отработки угля площадь незакрепленной кровли возрастает. В один прекрасный момент эта кровля обрушается, и начинается нормальный режим выемки угля. Так вот ее задача была - посмотреть, в каком состоянии кровля, и готова ли она для обрушения.

Если кровля падает сразу и вся, возникает пневматический удар, который выбрасывает на штрек 8-тонный комбайн. Если в этот момент люди есть в забое, то часть их гибнет под упавшей кровлей, а другая часть - от разрыва легких. Но вот что я освоил к тому моменту, это то, что бояться в шахте нельзя. Пришел для выполнения какой-то работы, вот и выполняй. А остальное - как Бог даст.

Но шахтеры, когда дело начинает идти к первичному обрушению прочной кровли, стараются на работу не ходить. Берут отпуск, бюллетень, кто что. А по статистике, раз на раз не приходится. Один  раз вся бригада ляжет, а другой - все остаются на этом свете.

Когда мы пришли в забой, то там был целый огромный зал, в котором кровля была незакреплена. Размеры этого зала - 100x100м. Кровля (потолок) находится на высоте 70см, потому что такова мощность угольного пласта. Девушка моя посмотрела на кровлю, и решила, что она в принципе готова обрушиться. Я думаю, что если бы я был с моим коллегой, то плюнули бы мы на такую работу, и ушли бы. Но проявить себя трусом в присутствии дамы - это уж извините.

Измерение в одной точке занимало тогда 1 час. И мы решили сделать 3 измерения, с одинаковым расстоянием между точками. Выполнив одно измерение, мы поползли (когда до кровли 70см, то перемещаться можно только ползком) к следующей точке, и только добрались до нее, как произошло обрушение песчаника. По громкости это было аналогично выстрелу пушки, когда стоишь совсем рядом с ней. Обрушилась кровля не вся. Там, где мы находились, обрушения не было.

При этом у меня отнялись ноги. Ну, я же всё равно лежал, так что со стороны это было не видно. Сразу после обрушения пошла лавина песка. Песчаник же состоит из песка. Вентиляция в шахте достаточно сильная, так что образовалась такая вот песчаная буря. Я уткнулся лицом в брезентовый рукав моей куртки, и через него дышал. Геологиня поползла посмотреть границы обрушения. Я было дернулся ползти за ней, но из-за ног ползти не мог.

Вернувшаяся через некоторое время геологиня сказала, что граница обрушения находится на первой нашей точке. Так что если бы мы там задержались... Но к тому времени у меня отошли ноги, и мы сделали еще две точки. Я, естественно, крыл себя на чем свет стоит. Ради чего, собственно... но потом, когда я вернулся в гостиницу и обработал результаты измерений, я увидел, что в первой точке нижний породный слой провис и не контактировал с вышележащими породами. Во второй точке контакт был довольно прочный, а в третьей - прочнейший. Так что прогноз обрушения был в кармане.

Когда я опять был в командировке на этой шахте, я узнал, что через неделю после нас обрушилась кровля до второй точки. А около третьей точки обрушение произошло только через месяц. Это был очень важный результат. Он показал возможности наших измерений. Ну, и потом, у меня укрепилась вера в Его Величество Случай.

За 1977-79 годы мы своими измерениями обследовали достаточно подземных выработок, чтобы начать что-то понимать, и к 1980-му году я написал книгу для шахтных геологов. Всё было оформлено так, как положено, и издательство Недра было готово выпустить мою книгу. Но произошло лирическое отступление...

В СССР периодически возникала волна антисемитизма. И вот приходит ко мне в лабораторию мой непосредственный начальник, зав нашей лаборатории Овчаренко Б.П. (все его звали БэПэ), и просит меня уволиться из института, и чтобы я поговорил с двумя работниками нашей лаборатории, чтобы они тоже уволились. Потому что Коля (ректор, Проскуряков Николай Максимович, он был моим ровесником) вызвал его и сказал, что это безобразие, что в его лаборатории (он был также и зав. кафедрой и научным руководителем нашей лаборатории) работают 3 еврея. И если они не уволятся, то БП не защитит свою докторскую диссертацию.

Ну, с остальными двумя евреями БП говорить не мог. Он перед ними щенок. А я с ним в шахту ходил, и это создает особые отношения. Со мной можно было говорить обо всем.

Куда я послал БП, пояснять не надо. Я уже знал, что такое безработица по этой причине. Но буквально в этот момент наш ректор оказался в Москве, в редакции Недра, и увидел там мою рукопись. Опять же, вызвав БП, он ему сказал, что книга выйдет, если перед моей фамилией окажется его фамилия.

Я так расстроился за него. Ну как же можно допустить, чтобы рядом с моей поганой фамилией оказалась благородная Колина фамилия! БП устроил истерику по поводу моих шуточек, а я ржал как ненормальный. И поставил условие БП, чтобы он немедленно пошел к Коле и сказал бы ему, что я рядом с ним не сяду ... , а не то что сверкать рядом с его фамилией на обложке книги. И пригрозил, что если он все это не скажет Коле в точности, то Коля узнает об этом от других людей. БП был хорошим человеком, но трусом был невероятным. И у нас с Колей начались интимные отношения.

Они продолжались больше 10 лет, пока он не догадался сделать сокращение штатов персонально для меня с моими коллегами. После чего внезапно умер. Один из всплесков этих сексуальных отношений - в Приложении. Там есть неточность. Курс он мне вернул, и я читал его до 1993-го года. Так же, как и на ФПК.

А лет за 5 до этого ему посоветовали, чтобы со мной «пообщались» два его осведомителя, из бывших ментов. Я узнал об этом после того, как они куда-то исчезли... А у Коли дочь провалилась в кипяток, и ее едва спасли.

Коля, мир праху его, не был мужиком. В этом всё дело. Он был мстительным в мельчайших мелочах, и это знал весь институт. А мстительность - это не мужская черта. И если он не мог отомстить, он зверел и терял голову. Так что противостоять ему было не так уж и трудно.

Оказаться выкинутыми на улицу в 93-м году - это было ужасно. В стране не работало ничего. И мы, прежде, чем устраиваться охранниками или в ларек, решили сделать последний профиль по поверхности. Хотя и были уверены, что из этого ничего не получится. И при этом обнаружили такое, что все наши испытания оказались оправданными. Мы обнаружили, что с помощью нашего метода мы можем выявлять зоны тектонических нарушений (ЗТН).

Это оказалось невозможно с помощью любого другого метода. А потребность в этой информации жизненно необходима практически для всех землян...

Первоначально, когда я обнаружил первый свой физический эффект, я сначала вообще не понял, что это открытие. И только когда я понял, что этого эффекта не может быть, и сражался в этом направлении, то проводил различные эксперименты, и чуть ли не каждый из них давал новые физические эффекты. Когда количество их достигло 10, я перестал их считать. Каждый из  них чем-то самый-самый. Но пожалуй действительно самый главный эффект, причем не имеющий прямого отношения к полю упругих колебаний - это, не знаю даже, он имеет отношение ко всему в науке. Я обнаружил, что как только человек допускает какую-то нечестность в науке - защищает липовую диссертацию, пользует чужое... Он на всю оставшуюся жизнь теряет научную потенцию. А учитывая, что диссертация в принципе не допускается к защите, если в ней присутствует какая-либо новизна, то соискатели вынуждены защищать липу. Я это рассказывал студентам, но уберечь их не мог. Самых талантливых из них брали в аспирантуру, и после этого они были как оскопленные. Система всегда побеждает.

Наиболее дорог мне эффект замедления фронта упругих колебаний вблизи границ, потому что это единственный из моих эффектов, который возник не в результате эксперимента, а в результате логических построений. А эксперимент только подтвердил это.

Замечательно интересен эффект, который я назвал акустическим резонансным поглощением (АРП). Вообще, в физике всего, если я не ошибаюсь 4 типа резонансных поглощений. АРП оказался пятым. Я тогда впервые применил пьезопленку. И оказалось, что она чувствует какой-то тип поля упругих колебаний, о котором ничего неизвестно. Это невероятно интересно и со временем это будет новой линией в этих исследованиях. К сожалению, я сейчас не имею возможности этим заняться.

Ко всем моим открытиям окружающие меня люди относились и относятся так же, как и я сам. «Этого не может быть» - вот нормальное отношение к любому открытию. Наш мозг настроен на уже существующий уровень знаний. Новый физический эффект обязательно выбивается из той логики, на которую запрограммирован наш мозг. Как известно из истории физики, самые яростные противники новых физических эффектов - это те, кто их обнаружил.

О том, что я еврей, я узнал только в 12 лет, когда был в пионер-лагере. Мои мама и бабушка были настолько запуганы, что старались оберегать нас с сестрой от всякого внешнего влияния. Бабушка жила в семье, где было 14 детей. Большевики уничтожили всех ее братьев и племянников. Дело в том, что семья имела фамилию Свердловы, а после покушения Свердлова на Ленина было решено уничтожать всех Свердловых.

Бабушка так боялась за нас с сестрой, что внушала нам, что коммунисты - самые замечательные люди, чтобы мы что-нибудь не ляпнули. Она настолько преуспела в этом, что я в 20-летнем возрасте попытался вступить в партию. Но, слава Богу, замполит ВЧ, где я работал, объяснил мне доходчиво, что есть что и кто есть кто. Я ему очень за это благодарен.

Учась в нормальной советской школе, я знал, что евреи - это ужасные люди. Если кто-то делал что-то плохое, его называли евреем. Как ко мне относились в школе... Наша классная мама, математичка, Татьяна Никодимовна, объясняла классу, что Гликмана бить необязательно, потому что среди евреев тоже бывают приличные люди. Но в основном мне доставалось от половинок. Чистым евреем я был в классе один, а половинок было человек 5. Им же нужно было показать, что к евреям они не имеют никакого отношения...

Жуткий случай был с этим делом. У нас появился второгодник. Огромный (с моей точки зрения самого маленького в классе), рыжий, конопатый, с длинным лицом. Меня не выносил так, что просто кушать не мог. Что бы я ни говорил, он обязательно что-то произносил уничижительное и антиеврейское. И однажды он так в упоении своей ненависти ко мне увлекся, что... в общем, я залился кровью. Дома скрыть не удалось. И училка узнала. Пришла моя мама в школу, и его тоже. И тут обнаружилось ужасное! У него мама оказалась еврейкой. Она так рыдала, что сын ее стесняется... Я себя проклинал, что не смог скрыть этот случай.

Больше всего я получал по носу от партийных людей. Но встречал и зоологическую неприязнь генетического происхождения. Отношусь к антисемитам с сочувствием. На основании своих наблюдений, считаю, что это люди закомплексованные, считающие, что им судьба недодала. Бывает, на семинарах люди, не согласные со мной, допускают антисемитские выпады. Я им очень благодарен, потому что это значит, что других возражений у них нет. Очень люблю Телегина, профессора ЛГИ, сейсморазведчика, известного фальсификатора. Его последнее научное заключение: «Гликман отрицает интерференцию, потому что в силу национальных особенностей не может выговорить это слово». А вообще, это не та тема, которую следует обсуждать. Мы же дурно пахнущих людей не обсуждаем.

 

Приложение

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО РЕКТОРУ ЛГИ Т.ПРОСКУРЯКОВУ

Уважаемый Николай Максимович!

В 1986 году Вы ликвидировали читавшийся мною с 1973 года курс вместе с лабораторными работами по той причине, что он был составлен не по учебникам, а на основании нашей собственной научной разработки. Вас можно понять. Не имея ни одной собственной научной разработки, Вы не смогли оценить чужую работу. Я считаю это признаком Вашего служебного несоответствия как ректора, так как основным требованием к научному руководителю является умение оценить научную работу еще до того, как она получила всеобщее признание.

Наша основная разработка - методика «Резонанс» - получила признание. Это единственный метод, позволяющий шахтным геологам оценивать и прогнозировать устойчивость кровли. Однако это никак не изменило содержание лекций, читаемых на Вашей кафедре (РПМ), и назначенные Вами для преподавания люди по-прежнему, как и десятилетия назад дают по этому поводу никому не нужное наукообразие. Я считаю это признаком Вашего служебного несоответствия как заведующего кафедрой.

Будучи председателем редколлегии ЛГИ, Вы уже несколько лет тормозите выпуск моего учебного пособия по шахтной геофизике, потребность в котором из года в год высказывают слушатели ФПК. Вы несколько раз пытались отстранить меня от преподавания на ФПК, нимало не заботясь, что это не соответствует интересам слушателей. Очередная попытка в этом направлении, предпринятая Вами сейчас, и заставила меня обратиться к Вам с этим открытым письмом через стенд «Гласность».

Все Ваши действия показывают Вашу некомпетентность в научных и учебных вопросах и стремление использовать служебное положение для расправы с неугодными. Это приводит к уходу из ЛГИ наиболее ценных кадров, а в конечном итоге, как к моральным, так и к экономическим потерям института.

ЛГИ имеет славную историю, и не заслуживает той репутации стоячего болота, которая становится всё устойчивее благодаря Вашему ректорству.

23.04.90.      Н.с. каф. РПМ      /Гликман А.Г./