Гликман А.Г.
НТФ "ГЕОФИЗПРОГНОЗ"
12 марта 2011, Санкт-Петербург
Неожиданно много пришло откликов на статью «роль случая в науке» [1]. Откликанты справедливо отмечают, что если столь велика роль случая, то при чем же здесь я? Как ни странно, но людям стало интересно, как именно в наше время может осуществляться торможение научного процесса, на которое я там намекал. Иначе говоря, как и чем меня били. И, добавлю от себя, почему не убили.
Ну что ж, попробуем.
По Мечникову, наука - это поиск истины, и на другие определения скатываться не будем. Из моего опыта, это определение самое емкое и адекватное.
Характер и поведение человека, оказавшегося в науке, и отношение к нему зависит от того, какие цели он преследует. Сразу хочу оговориться, что то, что я буду говорить, распространяется, надеюсь, не на все области знания. Хочется надеяться, что где-нибудь всё происходит не так. Но точно могу сказать, что в сейсморазведке, горном деле, строительстве и некоторых других, рядом стоящих областей знания, всё обстоит именно так.
Цели могут быть только две - занятие наукой либо получение научных степеней и званий. Если человек приходит заниматься наукой, то в случае, если он преуспеет, будут и степени и звания. А если сразу за пряниками, то науки никакой не будет. При этом степеней и званий будет еще больше и быстрее, но науки не будет точно.
Если Некто желает заниматься наукой (по данному выше определению), это чревато большими неприятностями для всех. Я не собирался заниматься наукой. Я был обычным радиоинженером или, как меня называли, человеком с паяльником. Спаять схемку, починить аппаратуру... К ученым сотрудникам по кафедре я относился с огромным пиететом, и не мыслил для себя, простого радиоинженера ничего подобного. Но вот по заданию шефа я спаял схему для того, чтобы сделать измерения в шахте.
Пришлось мне самому же, с помощью сделанного мною прибора производить шахтные измерения. Это было в 1977 году. И вот тут произошло то, что я уже описывал в моих статьях многократно. Я обнаружил, что породный слой проявляет свойство колебательной системы. Это безусловно было и остается моим звездным часом. Уже одного этого хватило бы, чтобы считать, что прожил я не зря. Обнаружить новый тип колебательной системы... Обнаружить, что земная толща, да и вообще вся наша планета есть не что иное, как совокупность колебательных систем!.. Но.
Методологи учат нас, что любой новый физический эффект обязательно в той или иной степени перечеркивает предыдущий уровень знаний. По крайней мере, те знания, которые базируются на гипотезах. Потому что знания, которые базируются на экспериментальных данных, перечеркнуть невозможно. Хорошо это или плохо, когда перечеркивают предыдущий уровень знания? Для науки в абстрактном, обезличенном виде, это единственный путь развития. А для людей, живущих в науке?
Перечеркнуть пусть и небольшую часть предыдущего уровня знаний - означает перечеркнуть научный багаж реальных, живых людей. Можно ли рассчитывать на то, что кто-то добровольно согласится с тем, что вся его предыдущая жизнь в науке шла в тупиковом направлении? Ну конечно же, нет. Ведь это же люди, обладающие научным статусом, властью... Я это понял значительно позже, а тогда, в 1977 году, делая доклад по результатам командировки, и находясь в состоянии, близком к эйфории, я был крайне удивлен очень отрицательной, прямо таки враждебной реакцией сотрудников по кафедре.
Мои коллеги еще не понимали, какой силы удары они будут получать в результате этого моего открытия, но видимо, как-то почувствовали это. Примерно в то же время произошло событие, которое произвело на меня огромное впечатление на много лет.
Мой шеф, занимаясь собственной научной работой, обнаружил новый физический эффект. Это было что-то из области разрушения горных пород. Я оказался в курсе, потому что я был его помощником по части что-либо изготовить, спаять и т.п. Поняв, на что он наткнулся, шеф немедленно разобрал установку и настоятельно рекомендовал мне забыть то, что я видел и, к сожалению, оно у меня действительно забылось. Шеф объяснил это тем, что если кому-то станет известно, что он знает нечто, чего не знают другие (члены Ученого Совета), то уж точно ему не дадут защитить докторскую, да и вообще выставят на пенсию раньше времени.
Я был, наверное, излишне категоричен и сказал шефу, что он не имеет на это право. Я сказал ему, что он, может быть, и жил-то только для того, чтобы обнаружить этот эффект. Ну-ну, посмотрим, как ты заговоришь, сказал он, когда тебя начнут уничтожать. Он был прав. Но я, оглядываясь на 34 года назад, убежден, что даже если бы я понимал, что за этим последует, то всё равно не спрятал бы от людей то, что обнаружил.
Методологи учат нас, что любой новый физический эффект обязательно становится основой для исследовательского метода, который, в свою очередь, непременно является источником принципиально новой информации. А что такое принципиально новая информация? Это, в общем случае, новый физический эффект. И так далее. Эту последовательность событий вполне можно сравнить со снежным комом. Мой снежный ком катится до сих пор, и сейчас я убежден, что исследователь, обнаруживший новый физический эффект, не может НЕ обнаружить еще один или несколько новых физических эффектов. Для этого совершенно не нужно быть семи пядей во лбу. Из тех нескольких новых физических эффектов, что я обнаружил, может быть, только два явились следствием какой-то мыслительной деятельности. Нужно просто не бояться возмездия за собственное движение вперед. Ну, и конечно, не зарываться и подчинять свои эксперименты законам метрологии. А то закрытий будет больше, чем открытий.
Из истории физики известно, что за всю историю нашей цивилизации было обнаружено что-то порядка 1000 физических эффектов. Стало быть, столько же и людей, открывших эти эффекты, так как тех, кто открыл более одного эффекта, можно пересчитать по пальцам. Я из этого делаю вывод, что практически все ученые, обнаружившие новый физический эффект, подвергались такому давлению, что на большее уже способны не были.
Что представляет собой давление? Начиная с самого 1977 года я и мои коллеги жили (вплоть до 1993 года) под дамокловым мечом увольнения. Поползновения такие были непрерывно. От попыток поймать на опозданиях и отсутствии на рабочем месте и до угроз увольнения по сокращению штатов. Спасало то, что начальство было трусоватым, и особо нарушать КЗоТ боялось. Кроме того, были покушения, и иногда удачные на уничтожение моей лаборатории, где стояли измерительные установки, использовавшиеся для лабораторных работ. Несколько раз были попытки ликвидировать курс, который я читал студентам и на ФПК. Жизнь состоит из мелочей, и когда шли постоянные мелкие пакости, то это уже была не жизнь. Нас всех колотило, но частые командировки на шахты позволяли приходить в себя.
Вот шахты - это была не просто отдушина. Наши разработки были нужны шахтным геологам, и их защита нашей работы - это было единственным, благодаря чему мы хоть как-то могли работать. Так от кого защита-то? От собственного ректора, который как раз и пытался нас раздавить. Об этом говорить неприятно и стыдно. Отношение нашего государства к собственной науке - это такой позор... И с годами если и меняется, то не в лучшую сторону.
Эффективным инструментом давления являются разного рода инспекции, назначение которых было дать заключение о какой-нибудь ненаучности, неправильности и т.д. Вот здесь я столкнулся с замечательно интересным явлением. Дело в том, что мои лабораторные работы были весьма наглядными, и назвать их неграмотными было невозможно. И тогда инспекторы, чтобы не дать, не приведи Господь, положительную оценку, заявляли, что ни в какой лаборатории они не были и ничего не видели. Первый раз, когда такое произошло, это было для меня как холодный душ. Но дважды так реагировать нельзя, и в дальнейшем, в таких случаях я к этому уже относился спокойно.
Гораздо тяжелее проходило другое действо. Не знаю уж, какими угрозами, посулами или чем ещё, мои начальники добивались того, что ближайшие мои сотрудники на очередной моей публичной экзекуции вдруг становились на сторону экзекуторов и заявляли, что никаких результатов, собственно, и нет на самом деле. И что всё, что я утверждаю, есть результат помутнения моего рассудка. Это произошло дважды, и вот здесь действительно можно было загреметь в сумасшедший дом. Вот уж сколько лет прошло, а я до сих пор не могу об этом вспоминать спокойно. Я не могу об этих людях думать плохо и надеюсь, что к этому их вынудили.
Попытки запретить мне публиковаться - это хоть и противно, но всё же из области юмора. Дело в том, что это было возможно сделать только одним путем. Для того, чтобы это сделать, комиссия, которая давала свое заключение на статью для Горлита (цензура), должна была предъявить мне обвинение в разглашении закрытой информации. А вот это они как раз и не могли, потому что у меня уже были публикации, и если бы такое обвинение возникло, то им бы крепко попало за то, что они пропустили мои предыдущие работы. Ну Советский же Союз, что с них возьмешь...
Долго ли коротко ли, как говорят в сказках, некая весьма серьезная организация узнала, что одна из наших наработок могла бы им помочь в одном деле. Суть в том, что если вы принимаете решение создавать подземное сооружение (подземные заводы и т.п.), вы должны понимать, что рано или поздно это сооружение будет раздавлено горными породами. Это происходит всегда внезапно и сопровождается гибелью оборудования и людей. Так вот, получить информацию о том, где и когда это произойдет, можно только с помощью наших возможностей.
Но вот незадача. Они не могли привлечь меня к сотрудничеству, поскольку я не был даже кандидатом наук. Остепеняться в мои планы совсем не входило, потому что тогда меня бы сделали старшим научным сотрудником, которого уволить очень просто. На эту должность люди не назначаются, а как бы избираются. А уж не переизбрать - это дело техники, и тогда даже апеллировать не к кому. Дескать, произошло всё как бы коллегиально. Но тем не менее, я всё же сказал этому предположительному заказчику, что сам я терять время на получение ученой степени не буду, а если им надо, пусть сами делают что хотят.
Взяли они одну из моих статей (там что-то больше 100стр. было), выдрали титульный лист и вставили другой, на котором было написано, что это работа на соискание. После чего меня предупредили, что мне позвонит очень важный ученый, который сообщит мне, какой Ученый Совет выполнит эту задачу.
Примерно через 2 недели мне этот человек позвонил. Он очень высоко оценил эту работу, но сказал, что как диссертация, она не годится. Потому что для того, чтобы быть диссертацией, работа не должна содержать ничего нового. Вот это да!..
Понятно, что специально писать нечто, чтобы оно не содержало ничего нового, я отказался. Потом я уточнил, действительно ли это является главным требованием к диссертации. Увы, это оказалось правдой. Но это уже ниже плинтуса!
Я стал выяснять, что же защищали мои сотрудники по кафедре. Да, всё так, ВСЕ диссертации оказались сплошной липой. И уровень, я вам скажу!.. Я бы дипломный проект такого уровня не принял. А там ведь и докторские. Вот позор-то! Но мое внимание привлекло содержимое актов внедрения. Согласно этим актам, все результаты, полученные нами, были достигнуты гораздо раньше. Ну такая-то липа - это уже уголовщина. Так вот чем была вызвана ненависть к нашим работам! Страхом разоблачения.
Но ведь отсюда следует гораздо более важный вывод. Известно ведь, что ученый, единожды солгавший в науке, становится научным импотентом на всю оставшуюся жизнь. Физику этого явления легко понять. У солгавшего появляется пожизненный страх разоблачения. У него появляется главная цель в жизни - никого не подпустить к этой тематике, чтобы никто не догадался о подлоге. Интересные у меня были сотрудники по кафедре. Да и по институту...
Эти бедолаги, таким образом оскопившие сами себя, собравшись вместе, в как бы научный коллектив, должны же заботиться о своей смене. О том, чтобы и пришедшие к ним на смену люди ни в коем случае не занимались научной деятельностью. Это оказалось очень просто.
В самом научном учреждении (учебном или отраслевом) предпочитают, чтобы ученые творились аспирантурой. Тогда снимается масса вопросов и проблем. В самом деле, ребенок, пришедший в аспирантуру из института, не в состоянии за время обучения в аспирантуре сделать самостоятельную работу. Тем более, что от трех лет на собственно научную работу остается всего год. Первый год - сдача экзаменов, последний год - оформление диссертации. Так что оскопить его проще простого. Нужно дать ему невыполнимую работу, а в должное время раздобыть акт внедрения, согласно которому окажется, что тема блестяще разработана и работа представляет собой большую ценность для народного хозяйства. Теперь уже этого молодого ученого можно не опасаться. Он оскоплен, повязан обманом и приручён на всю жизнь.
Аспирантуры отдают предпочтение детям начальников. Это удобно со всех сторон. Руководство шахт, например, за это даст кафедре документы о внедрении чего угодно и сколько угодно.
К соискателям относятся с опаской. А вдруг у него действительно написано что-то толковое. Но за те 25 лет, что я работал в ленинградском Горном институте, такого не было.
Сейчас в научном сообществе вообще появилась новая специализация. Самые расторопные сотрудники кафедр пишут диссертации для всякого начальства. Хорошим тоном считается, чтобы большой начальник был доктором наук. Такого обесценивания научных степеней еще никогда не было. А когда членом ВАК стал бывший завхоз, а ныне ректор Горного института, я понял, что Наука при смерти.
Можно заметить, что я избегаю термина «открытие». У нас к открытиям какое-то болезненное отношение. Не знаю как сейчас, а в СССР открытия новых эффектов «разрешалось» делать только докторам наук, которые имели перспективу быть избранными действительными членами АН. То есть, лояльным к режиму.
К сожалению, сама система образования функционирует таким образом, что до студентов не доносится мысль о бесконечности познания. Преподаватели, как правило, искренне считают себя венцом творения, и студенты оканчивают институт с уверенностью в том, что уже всё известно, открывать более нечего, и вообще непонятно, чем занимается современная наука.
Время от времени очень приличные, просто хорошие люди и вообще мои друзья уговаривали меня открыть секрет, у кого я спер всё то, что я выдаю за своё. Ведь понятно же, что, во-первых, ничего нового создать уже нельзя, а во-вторых, ну не тот я человек, чтобы придумать что-то приличное. Меня по-дружески уговаривали расколоться, объясняя, что при этом прекратятся всяческие нападки.
Как правило, это всё были уже, что называется, состоявшиеся ученые, и на мой встречный вопрос, откуда они взяли то, на чем им удалось выдвинуться, они откровенно рассказывали, кто, откуда и что взял. Поразительно, что это не считается зазорным. В основном, воровали из-за рубежа. Путем заимствования из бюллетеней изобретений. Дело в том, что до 1972 года СССР не входил в мировое сообщество по изобретениям, и содержание советских бюллетеней изобретений зачастую дублировало то, что публиковалось во всем остальном Мире. Но это ушло в историю, и сейчас можно, практически ничем не рискуя, сделать «науку» на любом откровенном обмане.
В Интернете предлагается масса разного рода методик (я о геофизике), которые на самом деле невыполнимы, но работы по которым предлагаются за откат. Примеры унылы и неинтересны. Но желающим проверить могу дать конкретную информацию, которую можно проверить. Вот, например, дефектоскопия свай. Много организаций предлагает осуществить дефектоскопию свай, но когда заинтересованное лицо объехало все эти организации, то все они предлагали заключить договор и поделить деньги. Об измерениях речь не шла.
Для ученых повыше рангом для того, чтобы подняться еще выше (скажем, до уровня академика) рецепт более изысканный. Так, можно заявить об открытии несуществующего физического эффекта. Проверять же всё равно никто не будет. Вот, для примера, попробуйте посмотреть «термоэмиссионный эффект памяти». Надеюсь, со временем этот эффект войдет в учебники по истории фальсификации в науке.
Сложилась потрясающе интересная ситуация. Выгоднее, да и просто безопаснее предложить «липовое» открытие или изобретение, нежели реальное.
Но, слава Богу, в 1993 году справедливость восторжествовала, и нас, наконец-то из ЛГИ выгнали. По сокращению штатов, которое и организовали специально для этого. Это было довольно смешно, потому что мы на тот момент были чуть ли не единственным научным коллективом в институте, у которого был собственный договор (с шахтами).
Кто помнит, время было страшное и бурное, и мы пустились в плавание в совсем утлом челне. Но не погибли, а кое-чего достигли. Работаем в свое удовольствие, и о результатах можно судить по статьям, которые здесь висят. Пусть-ка в Мире кто-нибудь похвастается, что умеет хотя бы что-нибудь из того, что делаем мы. А главное, мы научились не иметь никаких дел ни с официальной наукой, ни вообще с этим замечательным государством, которое проводит невообразимо неумную политику в отношении собственной науки.
