 |
 |
О нас | Услуги | Оборудование | Книги по теме | Примеры | Связь | Карта | Форум | Видео | En |
В науке всегда есть место обмануГликман А.Г.
Должен признаться, что в науку я попал неправильно. Я не поступал в аспирантуру, не был соискателем. Я работал в ЛГИ (ленинградском Горном институте) с 1968 года сначала учебным лаборантом на кафедре радиоэлектроники, а затем, с 1973 года, получив диплом по специальности «общая радиотехника», инженером. В 1973 году, в результате некоторого ЧП я стал почасовиком и начал читать курс с очень сложным названием, а по сути, по шахтной геофизике. ЧП заключалось в том, что штатного преподавателя срочно вызвали в Москву на повышение квалификации на полгода, и передать этот курс было просто некому. Коллеги по кафедре отказывались от этого курса со словами: там сейсморазведка, и мы с этим связываться не будем. Смысл этого аргумента я понял значительно позже, а пока что дал себя уговорить на чтение лекций, и приступил к подготовке к этому действу. Не знаю, это во всех радиотехнических вузах или только мне так повезло, но я имел некоторые представления о методологии развития научного познания, а также об основах метрологии. В соответствии с этим моим пониманием, я должен был готовить лабораторные работы по этому курсу, поскольку при чтении физики (геофизики) главное - это не собственно лекции, а лабораторные работы. Так сложилось, что в дальнейшем этот курс остался за мной, и я его вел 20лет, и не только у студентов, но и на ФПК (факультет повышения квалификации), шахтным геологам. В 1977 году кафедра радиоэлектроники была расформирована, и меня перевели на Горный факультет, на кафедру Разработки Пластовых Месторождений (РПМ). Пластовые месторождения - это уголь, каменная соль... Я должен был там обеспечивать, так сказать, аппаратурные потребности. Первый день моего пребывания на кафедре РПМ чуть было не стал и последним. Отмечался день рождения заведующего кафедрой, и в застолье его очень славословили. Когда я услышал, что его называют человеком, создавшим горную науку, меня это очень заинтересовало. Как оказалось, раньше эта область знания называлась горным искусством, а он ввел туда математику, и, стало быть, искусство преобразовалось в науку. Вот это да! С учеными такого уровня мне еще не доводилось общаться. А тостующие, тем временем, продолжали живописать научные подвиги мэтра. Как оказалось, главным его достижением было создание методики расчета крепи для угольных шахт. Причем, как добавили с величайшим, я бы даже сказал, восторгом, сидевшие рядом со мной, это такой расчет, который не мешает работать людям на шахте. Вот эта формулировка меня немного удивила. А дело оказалось в том, что путем подбора коэффициентов в предложенных им формулах надлежит получить такой результат, чтобы крепь, уже находящаяся на складе шахты, оказалась как раз единственно допустимой для данного случая. И это вся наука? Я со своим скудным умишком не постиг величия замысла, и высказал предположение, что вожачок-то вроде как просто жулик. Что тут началось!.. Как мне личность не попортили, даже и сам не понимаю. Ну ведь действительно, ну сказал! Мне доходчиво объяснили, что расчет крепи введен в нормативные документы, и на всех шахтах созданы группы для ее расчета. Кафедра РПМ благодаря этому стала самой большой в ЛГИ, и, в конце концов, книги имярека переводятся чуть ли не на все языки. Ну, вообще-то, по логике, математика становится атрибутом той или иной области знания, если аргументы применяемых уравнений могут быть определены на метрологически корректном уровне. Но дело в том, что альфой и омегой всей горной науки является так называемое напряженное состояние горных пород. Или, иначе говоря, горное давление. А эта субстанция ни тогда, ни сейчас, никак не может быть определена экспериментально. Ведь измерение чего бы то ни было - это сравнение с эталоном, а горное давление не имеет ни своего датчика, ни своего эталона. Понимают ли это ученые, получившие свои ученые степени и звания за жонглирование этим фантомом? Да. Это прекрасно понимал куратор этой тематики, председатель ВАК, академик Шемякин Е.И. Я задал ему этот вопрос в 1982 году на международной конференции по напряженному состоянию, которая проходила в Академгородке под Новосибирском. Вот так я встретился впервые в жизни с таким вот глобальным научным обманом. Для того, чтобы осознать масштабы этого обмана, достаточно набрать на поисковике в интернете «напряженное состояние»... Что же касается того, что кафедра благодаря гению руководителя стала самой большой в институте... Да, преподавателей там было много. Но преподавать-то им было нечего. Мне студенты, у которых я вел свой курс, показывали со смехом свои конспекты, где было видно, что различные преподаватели этой кафедры в различных по названию курсах читали одно и то же... Думаю, что я не открою Америки, если скажу, что если Начальник - обманщик, то его подчиненные не могут не быть таковыми же. И проработав там 16 лет, я наблюдал такую вот игру в Большую Науку. Моё счастье, что моя лаборатория находилась в достаточном удалении от помещения кафедры. Мы были как-то на отшибе, и это позволяло нормально работать. Мне приходит на память зав. соседней кафедрой. Он умудрился пообещать ЛИЧНО Брежневу обеспечить наше несчастное отечество халявным теплом из Земли. Это идея такая же древняя, как идея вечного двигателя, и я не буду здесь об этом рассказывать. Это просто неинтересно. Но Брежнев пожал ему руку и благословил, и на этого жулика полились все блага того еще Мира. Это обошлось в огромную копеечку. Весь институт наблюдал за развитием этого лохотрона, но никто не осмелился высказаться вслух по этому поводу. Когда я пытался понять, почему так происходит, мне говорили, что это неэтично - лезть в чужое дело. Потом-то я понял, что этика тут не при чем. А просто у каждого личность была в пуху, и каждый мог про всех остальных такое рассказать... Я не могу припомнить ни одну кафедру, где бы не было своих гениев обмана. В общем, этот ящик Пандоры было лучше не открывать. Я никогда не стремился в науку. Мне всегда было очень интересно то, что я делал, а наука - это что-то запредельное. Радиотехника - это вообще всегда совокупность ребусов и загадок, и разгадывать их - просто удовольствие. Думаю, что в радиотехнике, электротехнике не могут существовать обманы такого масштаба. Уж слишком там всё проверяемо. Всё-таки без метрологического контроля ни одна разработка в этой области знания не проходит. Были и там, разумеется, местные жулики. Но такого размаха быть не могло. В горных же науках... Ну понятно, метрология там не ночевала. Так что каждый мог утверждать что угодно. Моя жизнь на кафедре РПМ началась с того, что мне дали задание сделать аппаратуру, с помощью которой можно было бы проверить некую гипотезу моего непосредственного начальника. Требуемую аппаратуру я сделал, и использовать ее в шахтных условиях предстояло мне же. Точно скажу, что удовольствия от такой перспективы я не испытывал. В конце концов, каждому свое. А уж радиоинженеру, да при наличии людей, заточенных на шахтные работы, в шахте делать нечего. Но пришлось... То, что новое часто находится на стыке нескольких областей знания, мы знаем, проходили. Но то, что это коснется меня, я, конечно, не мог ожидать. Тот физический эффект, который я обнаружил при первом же моем спуске в шахту, мог распознать только радист, и только в условиях угольной шахты. Я пишу заведомо для не очень подготовленных людей, поэтому формулировки мои будут не очень строгими. Так что прошу подготовленных людей меня простить. Грубо говоря, летом 1977 года я обнаружил новый тип колебательной системы. Ну, прежде всего, что это такое. Колебательная система - это объект, который на ударное воздействие реагирует синусоидальным затухающим откликом. Например, камертон, маятник, электрический колебательный контур. Вот, пожалуй, и всё. Колебательная система обладает собственной частотой, величина которой определяется ее соответствующими параметрами. Колебательная система, обнаруженная мной, представляла собой плоскопараллельный породный слой. Причем ее собственная частота оказалась однозначно связанной с толщиной этого слоя. Ну, вообще-то, открытие новой, неизвестной ранее колебательной системы - это серьезное событие в жизни физики. Мы все знаем, к чему привело открытие в XIX веке электрического колебательного контура. Если бы не это открытие, то не было бы ни радио, ни телевидения, ни космических кораблей. Смешно сказать, но не было бы даже столь привычных для нас мобильников. Ну, а что можно ожидать от вот этого моего открытия?.. Как только информация об этой моей находке попала в отчет, я получил категорическое требование никому об этом не говорить, и вообще об этом забыть. Мне объяснили, что на такие вещи нужно получать разрешение. В противном случае, меня просто «съедят». Дескать, новое в науке должно быть строго нормировано. Серьезные находки можно делать только докторам, и тогда они являются пропуском в членство в Академию Наук. Однако я по молодости и по глупости не внял этим рекомендациям. Мне сразу стало понятно, что теперь, с помощью обнаруженного мной эффекта стало возможным по частотам сигнала, возникающего в результате удара, определять строение земной толщи. Так зародился принцип новой, спектральной сейсморазведки, которая со временем придет на смену классической, так называемой, лучевой сейсморазведке. И буквально сразу же, в том же году уже работала аппаратура, с помощью которой стал возможен прогноз устойчивости кровли в угольных шахтах. Забегая вперед, скажу, что в результате выпуска серии аппаратуры (ее назвали «Резонанс»), на шахтах, ее эксплуатировавших (а таковых было около 200) не было ни одного внезапного обрушения пород кровли. А ведь это грозное событие и на сегодняшний день дает примерно половину всех травм шахтеров. Аппаратуры Резонанс сегодня в шахтах нет. Ее уничтожили по высочайшему указанию, потому что ее существование ставило под сомнение принцип классической сейсморазведки. Сейчас, с позиции прошедшего с тех пор времени, я могу точно сказать, что это не было каким бы то ни было гениальным озарением. Просто использование знаний, тривиальных для радиотехники, в горном деле дало замечательный эффект. Да, возникло множество вопросов, над которыми я бился много лет. И на каждый ответ, который удавалось находить, падали на меня новые непонятки. Так что работой по разгребанию этого снежного кома я загружен выше головы, думаю, до самого конца жизни. Но для внешней среды, для моих сотрудников по кафедре было понятно, что у меня получилась методика прогнозирования некоторых осложнений при подземной добыче угля. И почему бы не взять ее в актив кафедры... То, что у меня получалось, я преподавал студентам, рассказывал на семинарах на кафедре, писал в статьях, причем брал в соавторы сотрудников... Но, к сожалению, научная жизнь так организована (по крайней мере, у нас), что для любого нового результата путь закрыт категорически. Понятно, что любое новое неизбежно конфликтует с какой-то частью существующего знания. А оно кому-нибудь нужно?... Любая изрекаемая истина должна быть неконфликтной и привычной слуху. То есть, бал в науке правит наукообразие. Прочно и навсегда. Но и наукообразие имеет свои суровые законы. Ведь для того, чтобы плавать в море наукообразия, необходимо постоянно организовывать некоторые документы, согласно которым деятельность кафедры должна была иметь вполне научный, пристойный вид. Так, для защиты диссертации необходимо иметь документы о внедрении достигнутых научных результатов в, как говорили тогда, народное хозяйство. И надо же было такому случиться, что это самое прогнозирование аварийных ситуаций в шахте, которое у меня только-только вылуплялось и доводилось до ума, уже давно фигурировало в этих самых документах моих сотрудников по кафедре в качестве научного достижения. Известно ведь, что, чего бы это ни касалось, маленькая ложь всегда для своего подтверждения требует еще большей лжи. В общем, вся кафедра (как и другие подразделения ЛГИ, с деятельностью которых мне довелось ознакомиться) существовала в режиме создания эффектного наукообразия. Понятно, что нельзя было терпеть разработку на собственной кафедре направления, которое с большим успехом якобы уже существует, и представлено во многих трудах. Я не могу произнести применительно к своей работе понятие «научного направления», поскольку это было направление чисто практическое. Настолько ненаучное, что одно из заседаний кафедры, посвященное нашей работе, завершилось следующим вердиктом: «наша работа не может считаться научной, поскольку имеет практическое значение». Я попросил выписку с этой формулировкой, но они, по-моему, начали соображать, что сказали что-то не то. Такого средоточия противоречий, в котором я оказался в начале 80-х, даже мне самому сейчас трудно представить. Я читал курс шахтной геофизики, основу которого составляла сейсморазведка. Я ставил лабораторные работы, которые должны были иллюстрировать лекционный материал, но которые на самом деле противоречили лекционному материалу. Я еще не понял, что сейсморазведка в своем арсенале не имеет ни одного метрологически корректного измерения, и то, что я ставил в своей лаборатории, как раз и было этими самыми первыми измерениями. И, наконец, я проводил исследования в шахтах, которые были самыми первыми натурными метрологически корректными сейсмоизмерениями. От меня требовалось, чтобы я читал сейсморазведку по классическим источникам (Гамбурцев, Гурвич, Шериф и Гелдарт...), а я не мог это делать, так как этому противоречили лабораторные и шахтные измерения. В то время я начал формировать свой собственный курс, который, в конце концов, пришел к виду, изложенному в работе [1]. Всё это вызывало изжогу у всяческого моего начальства. В терминологии сегодняшних событий, против меня, моей лаборатории шла непрерывная информационная война. Комиссии следовали за комиссиями. Люди, ознакомившись с лабораторными работами, на которых я обучал студентов, отзывались о них в высшей степени положительно. Но по выходе из лаборатории, они немедленно «забывали», что они там видели, и что они вообще там были. Мне это было очень больно только вначале. Потом я к этому привык. Но что же нужно было сотворить с теми, кто «забывал», чтобы они делали такие подлости. Ведь это были достойнейшие люди. Крупнейшие ученые того времени. В том числе, и мои собственные научные руководители и ответственные исполнители... Впрочем, к середине 80-х годов я начал кое-что понимать. Случилось так, что с моими работами ознакомились те, кто занимался обеспечением обороноспособности СССР. Это было время, когда еще казалось, что при военных действиях можно спастись под землей. В результате, создавались подземные заводы, подземные аэродромы и причалы... Однако особенностью подземного пространства является то, что подземное сооружение может в любой момент быть раздавленным горными породами и без военного вмешательства. Так вот, эти люди поняли, что мы можем сообщить об этом заранее, с указанием места разрушения. Но вот незадача! Я не был даже кандидатом наук, и, стало быть, общение со мной было невозможно. Я даже представить не мог себе, сколь могущественна была (да наверное, и есть) военная верхушка Академии Наук. И если уж они решили сделать из меня за пару месяцев кандидата наук, то противостоять этому было невозможно. Надо сказать, что мне это было не нужно. Связываться с военными, с секретностью... Я уже наелся этим в самом начале своей трудовой деятельности. Но никуда не денешься. Однако одно препятствие для осуществления этого проекта всё же нашлось. Одна из моих статей была выбрана этими военными учеными для того, чтобы стать моей диссертацией. Она была размножена и передана известным специалистам для того, чтобы они осуществили требуемое событие. И тут вдруг, не сговариваясь, они вынесли один и тот же окончательный вердикт. Отметив высочайший научный уровень этой работы, они сказали, что как диссертация, она совершенно не годится. Как оказалось, чтобы быть диссертацией, работа не должна содержать ничего нового. Сначала я подумал, что кто-то из нас сошел с ума. Но это, как оказалось, было известно всем, так было всегда, и исключений быть не может. Ну да, Миром управляют традиции, и эта традиция победила даже наших военных. Ну, я и так не жалуюсь на недостаток чувства юмора. Но после этого я с нашими учеными просто не мог общаться без смеха. С тех пор прошло уже чуть не 30 лет, а я, когда возвращаюсь мыслями к этому времени, так просто хохочу, когда вспоминаю этих важных каплунов, каждый из которых прекрасно понимал, чего стоила его и его коллег Высокая Научность. Но дело в том, что я знаю еще кое-что, что из этого следует. Человек, защитивший липовую диссертацию (а получается, что других-то и быть не может, раз такое требование предъявляется к диссертациям), укравший чужую идею или работу, либо совершивший всякую другую нечестность в отношении науки, становится на всю оставшуюся жизнь научным импотентом. Физика этого явления очень даже понятна. В науке нельзя отменить что-либо уже заявленное. Нельзя признаться в собственной ошибке, а не то, что в обмане. Вот и приходится единожды совравшему всю оставшуюся жизнь только и доказывать, что никакого обмана и не было... Ну, и как после этого я должен был относиться к своим, извините, коллегам? Только если с юмором... Ведь это же получается, что самым страшным, самым недопустимым для научной работы является новизна. Так, мой шеф, обнаружив случайно новый физический эффект (что-то там в области разрушения горных пород), немедленно уничтожил измерительную установку, на которой это было обнаружено, и никому ничего не сказал. Правда, в тайне это было не сохранить. Так вот, только один я возмущался этим бедолагой и презирал его вслух. Все остальные были с ним полностью согласны. Да, в хорошеньком состоянии находится наша наука при наличии подобных традиций... Я, признаться, очень надеялся, что такое творится не во всех науках. И действительно, ученые из других областей знания с возмущением отрицали подобное положение дел в их епархиях. Однако при разговоре один на один признавались, что и у них тоже так. Кстати, в связи с этим непременным свойством научных работ (требованием отсутствия новизны) можно под другим углом посмотреть на кампанию, известную как диссернет. Сергей Борисович Пархоменко вместе с коллегами занимается тем, что выявляет плагиат в защищенных уже диссертациях. Это, конечно, очень хорошо, когда хотя бы с этой стороны удается достать наших смехотворных политических деятелей и надутых чиновников. Но, с другой стороны, требование отсутствия новизны в диссертациях просто вынуждает всех соискателей к подобным действиям. Мне никто не смог сказать, когда именно главным требованием к диссертациям стало отсутствие в них чего-либо нового. Ведь не может же быть, чтобы это было так всегда. Мы бы просто не вышли из пещер. Но вообще-то для меня это явление вполне объяснимо. Ведь понятно, какой научный потенциал имеют члены Ученого Совета, которые сами никогда не занимались научной деятельностью. Разве проголосуют они когда-нибудь положительно при защите диссертации, если в докладе соискателя им будет хоть что-нибудь неизвестное или неясное?.. В диссертации всё должно быть предельно ясно и очевидно. Ну что же делать, если требования Ученого Совета входят в противоречие с требованиями методологии развития научного познания, которая утверждает, что экспериментально недоказанная очевидность в науке - это путь в тупик... Думаю, что отсюда и происходит известная народная мудрость: вот защищусь и займусь наукой. Нет, ребята, кто защитился на липе, тот наукой никогда не займется. Я давно уже понял, что наука, научная работа проявляют некоторые свойства живого существа. ОНО развивается по своим законам независимо от того, как к нему относятся. Мне скучно рассказывать, как боролись с моей работой. Никогда не забуду общеинститутского профсоюзного (!) собрания, которое приняло резолюцию запретить мне публиковать свои работы, поскольку они позорят ЛГИ. В своем последнем слове я пытался объяснить, что никто в Мире это не умеет, и что, в конце концов, наша работа престижна для института. Ответом мне был такой хохот!... Ну конечно, мне это не доставляло положительных эмоций. Но должен отметить, что каждое нападение, в конце концов, только способствовало поступательному движению нашего дела. Самый сильный, пожалуй, удар был получен, когда мы были вынуждены покинуть ЛГИ, и потеряли при этом доступ в шахты. Мы ведь, как нам казалось, ничего другого делать не умели, кроме как проводить исследования в шахтах, и что нам теперь делать, было непонятно. Особенно учитывая, что это был 1993 год. И мы сделали последнее (как мы думали) измерение с помощью шахтной аппаратуры по земной поверхности (по травке) только чтобы самим себе доказать, что мы сделали что могли, и не сдавались до последнего. Мы были уверены, что из этого ничего не получится. Слишком уж различаются условия для измерений - на поверхности и под землей... Однако то, что мы при этом обнаружили, оправдало все испытанные нами трудности. Как оказалось, мы с помощью нашей шахтной аппаратуры при работе с поверхности можем выявлять зоны тектонических нарушений. С позиции времени, я сейчас понимаю, что всё было вполне логично. Обнаружение нового физического эффекта, как и быть должно, привело к созданию нового исследовательского инструмента - метода и аппаратуры спектральной сейсморазведки. Ну конечно, это была не полноценная аппаратура. Цифровой техники еще не было, и создание нормальной аппаратуры было еще невозможно. Но, как утверждают методологи, возникновение аппаратуры, реализующей новый физический эффект, неизбежно дает принципиально новую информацию. И они не ошиблись. Единственным известным свойством и признаком зон тектонических нарушений (ЗТН) на тот момент было повышение в этой зоне уровня радона. Изучение ЗТН с помощью аппаратуры спектральной сейсморазведки привело к тому, что был обнаружен ряд их свойств, которые в совокупности объясняют большое количество жизненно важных для всех людей событий и явлений, не имевших ранее объяснения. В результате изучения свойств этих зон была найдена возможность оценивать и прогнозировать горнотехническую ситуацию в подземных выработках, даже не спускаясь в шахты. Причем на несравнимо более высоком уровне, чем раньше с помощью шахтных измерений. А, кроме того, осуществлять прогноз техногенных катастроф так, как не может никто в Мире. Подробнее об этом я здесь писать не буду. При желании, можно прочесть книгу [1].
Назначение этой статьи - показать, что в вечном и непрерывном ходе развития научного познания обязательно существует такая как бы накипь - наукообразие. Да, иногда уровень наукообразия превышает уровень науки, заглушает ее. Но оно не имеет перспективы. Бывает, что наукообразие возникает как заблуждение, в результате воображения, не подкрепленного метрологически корректными измерениями. Такова судьба когда-то мощного направления - учения о теплороде. Бывает, когда заблуждение переходит в обман. Пример - сейсморазведка. Это направление возникло в результате недостаточной методологической грамотности тех людей, которые объявили себя последователями Пуассона. Пуассон утверждал, что написанная им статья [2, 3] не является теоретической, поскольку, чтобы стать теорией, гипотеза, мысленная модель должна быть подтверждена практикой. А никакой эксперимент в то время (первая треть XIX века) еще был невозможен. Математика, сама по себе, гипотезу не переводит в ранг теории. А те ученые (правильно их назвать - математики), которые пришли ему на смену, этого не понимали, и объявили гипотезу Пуассона теорией. Более того, они, не дождавшись даже начала эры измерений, объявили, что поле упругих колебаний изучено окончательно, поскольку математика готова описать любую ситуацию в этой области физики. Вот это заявление полностью доказывает методологическую неграмотность этих людей. Ведь усомниться в бесконечности познания возможно только находясь на нулевом уровне развития. Но, тем не менее, это еще была стадия заблуждения. Когда с 1909 по 1914 год несколько ученых, от Мохоровичича до Голицына, сообщили о том, что с помощью сейсморазведки получена информация о строении земного шара, это был обман, определивший всю дальнейшую судьбу сейсморазведки. Но достаточных доказательств того, что это был именно обман, у меня нет, поэтому отнесем это в разряд заблуждений. Но вот после того как международный проект «Кольская сверхглубокая» окончательно доказал полную непригодность сейсморазведки как исследовательского метода [2] (это произошло в 70-х годах ХХ века), сейсморазведка окончательно перешла в статус осмысленного, умышленного обмана. Эта история еще ждет своих исследователей, но я уже сейчас могу утверждать, что обмана такого уровня человечество не знает. Таких потерь, как материальных, так и научных, еще не было. Наукообразие всегда агрессивно-воинственно. Не имея возможности доказать на практике свои достижения, научные жулики часто прибегают к угрозам, зачастую переходящим к агрессивным действиям. Неоднократно мои доклады на различных конференциях и собраниях прерывались оскорблениями, угрозами расправы и часто просто переходили в своего рода судилище. Надо сказать, что мне это всегда доставляет удовлетворение (наверное, я скрытый мазохист), так как это свидетельствует о том, что других аргументов своей правоты у уважаемых оппонентов не имеется. Ну, поскольку мой опыт подобных «форумов» очень большой, то я разработал и применяю довольно эффективную тактику защиты. Как только я вижу, что температура агрессии дошла до критического уровня, я начинаю оправдываться, уверять, что я не хотел бы спорить с уважаемыми оппонентами, и что я хочу предоставить им возможность на практике показать свою правоту. Я предлагаю на любом выбранном ими полигоне сделать исследования как средствами обычной (защищаемой ими) сейсморазведки, так и с помощью спектральной сейсморазведки. После этого должна осуществиться проверка результатов исследований с помощью бурения. Ну, а я, со своей стороны, готов оплатить как сейсморазведку, так и бурение. Естественно, мое предложение никогда и никем не принимается. Мощным оружием в этой борьбе является клевета. Так, во время одной из презентаций, в присутствии большого количества заинтересованных в нашем деле людей, один высокопоставленный джентльмен, казавшийся до этого вполне приличным человеком, вдруг заявил, что после того грандиозного провала, который имел место у меня во время работы на такой-то шахте, мне следовало бы быть скромнее. Пока я соображал, что на этой шахте я, вроде бы, никогда не был, и провала никакого не было, ведущий объявил о завершении обсуждения. Видимо, они работали в паре. Ну ладно, я и это пережил. Очень сильно действует на настроение слушателей непонятно откуда возникающий слух о моей психической ущербности... Да, хорошо организованная армия научных фальсификаторов - это большая сила. Почему-то к воровству и подлогам в науке народ относится без порицания. И даже еще более того. Мне мои друзья в ЛГИ неоднократно советовали, чтобы я сделал вид, будто украл свою идею у кого-нибудь. Желательно, с иностранной фамилией. И на этом все мои неприятности закончатся. Мне приводили примеры реальных, находящихся среди нас людей, имеющих государственные премии, научные степени и звания именно за то, что что-то там украли на Западе. И даже более того, якобы существует отдел науки в КГБ, назначение которого - воровство изобретений и открытий на Западе с тем, чтобы передавать их лояльным режиму советским ученым... Да, всё это правда, и людей этих, запачканных научным воровством, я знал. Однако они занимались работой административной, просветительской и общественной, но никак не научной, даже если до воровства они и занимались наукой. Всё правильно, в соответствии с той закономерностью, о которой я сказал выше. Научный вор ученым быть не может. Разного рода неточности и неправильности в научной литературе - это не всегда обман. Чаще всего, это следствия недостаточного знакомства с таким важным в науке предметом как методология развития научного познания. Этот предмет для ознакомления с ним требует углубленных занятий, но некоторые выжимки из него должны восприниматься на уровне рефлексов. Так, важнейшим моментом в материале в пределах курсов по физике (геофизике) является то, что в нем не должно быть места гипотезам, даже если эти гипотезы оснащены математическими текстами. Если бы этот принцип соблюдался, то дни сейсморазведки были очень коротки, поскольку ни одно положение этой области знаний не может быть доказано экспериментально. Когда создаешь свой собственный курс, очень легко сорваться с этого принципа и тогда излагаешь студентам некоторые моменты, которые считаешь очевидными, забывая, что экспериментально они не проверены. Во время чтения своего курса, я предлагал своим студентам останавливать лекцию каждый раз, когда им покажется, что излагаемый материал недостаточно аргументирован экспериментально. Мне это очень помогало. Не давало расслабляться. Но это вызвало некоторые неприятности, поскольку мои студенты и на других лекциях стали задавать вопрос лектору о происхождении тех или иных его утверждений. И опять был скандал, потому что преподавателям, в большинстве случаев, нечего было сказать. Ведь все их утверждения, как правило, опирались отнюдь не на результаты экспериментов. Независимо от того, насколько добросовестно мы занимаемся наукой, являемся ли мы рыцарями наукообразия или создаем действительно полезный продукт, результаты нашей деятельности неизбежно попадают в статьи, в СМИ, в монографии, в учебники... И любой начинающий ученый вынужден в качестве отправной точки использовать информацию, изложенную в этих источниках. К сожалению, в этих источниках наблюдается неуклонный рост недостоверной информации, что порождает уменьшение эффективности начинающих ученых. Так, практически всё, что мы знаем о нашей планете, основано на данных сейсморазведки. А как сейчас стало ясно, традиционная сейсморазведка вообще не может служить источником какой бы то ни было информации. И подобное состояние дел, насколько мне известно, имеет место и в других областях знания. Что с этим делать? Я потерял лет 10 на то, чтобы понять истинное положение дел в науке о поле упругих колебаний. И только после того как я осознал, что научная литература в этой области знаний не содержит никакой информации, полученной с помощью измерений и экспериментов, исследовательская работа, пусть и очень медленно, пошла в правильном направлении. Разумеется, находясь в сильном поле густого обмана, который льется на нас из почти всех СМИ, наука не может оказаться свободной от влияния этого воздействия. Но ученые, которые болеют за свое дело, должны постоянно искать выход из сложившегося в науке положения. Я думаю, что в первую очередь необходимо обратиться к проблеме получения знаний в области философии. Именно углубление в принципы методологии развития научного познания позволило мне вырваться из плена наукообразия. К сожалению, по моим наблюдениям, отношение в России к философским наукам примерно такое же, как раньше - к марксистско-ленинской философии, которую никто не изучал, а экзамены по этой «дисциплине» были откровенной проформой. Ученый - это производственник, продукция которого - новое знание. И смею утверждать, что более увлекательного занятия не существует. Ученый, который пошел сознательно по пути создания наукообразия - несчастный человек. Сама по себе жизнь стоит недорого. Ценность жизни определяется тем, что после нее остается. Старость длится долго, и свойственные этому периоду жизни приступы депрессии либо снимаются сознанием того, что прожил не зря, и что созданная тобой наука будет развиваться и увеличивать потенцию человечества, либо усугубляются сознанием того, что рано или поздно тебя причислят к сонму обманщиков.
ЛИТЕРАТУРА
|
||||||